Копылова Полина - Преданные И Предатели (Летописи Святых Земель - 2, Окончание)
Полина КОПЫЛОВА
ЛЕТОПИСИ СВЯТЫХ ЗЕМЕЛЬ
ЧАСТЬ 2 (Окончание)
ПРЕДАННЫЕ И ПРЕДАТЕЛИ
...все пространство было наполнено свистящими потоками холода, они
пронизывали мозг, выдувая и вымораживая из сознания все, кроме ужаса, ужаса,
ужаса... О, как ужасно было падать в эту бездну, никогда не долетая - не
долетая - не долетая до дна. О, этот бесконечно повторяющийся кошмар!.. И в
какой-то миг она осознала, что не упадет...
Гарью пахло еще долго. Флаги оставались спущенными и отражались в весенних
лужах на лиловом бесснежном льду. Весна была мокрая, ветреная, с сизо
сыреющими сугробами возле стен. Над рекой чернели пустые дома Дворянского
Берега, на льду лежали плоты, на плотах кучами - тела убитых той ночью. Лед
растает - поплывут плоты вниз по Вагернали, на страх речным Этарет - тем, кто
из них еще жив остался.
Про королеву слышно было мало - болеет и болеет. Но это и по приспущенным
флагам видно. Выздоровела бы - подняли бы флаги. Начали было некоторые людишки
языки чесать, что, мол, сановники сами правят, смерть королевы скрыв, - их
взяли прямиком в Цитадель и доказали им, что они не правы. Вернулись бедолаги
и не стали молчать о том, что видели... Через два дня все кумушки Хаара
схватились за сердце, жалея королеву...
Окна в ее покоях были занавешены. Ниссагль, будь его воля, скорей
занавесил бы зеркала или вовсе их вынес. Но Беатрикс не разрешала. Едва начав
вставать, медленно, по-старушечьи переступая, ходила и смотрела в них - в
коричневой, как болотная вода, глубине ее встречало испещренное черными
пятнами костлявое лицо с натекшими мешками под глазами, а сами-то глаза были
тусклы, безразличны ко всему... Она отворачивалась, потом смотрела снова.
Закрывалась руками, глядела сквозь растопыренные сизые пальцы. В душе
перекатывалось что-то тяжкое, как ртуть. Вспомнился Эринто. Вот сейчас, сейчас
бы сорвал он с нее маску. Как расширились бы его глаза, как задрожало бы
дыхание... Бедняжка Эринто. Она еще в силах кого-то жалеть? Стало быть. в
силах, если ездила к Эзелю. В маске, конечно. Он лежал, глядя мимо нее, кусая
губы. Тогда она сказала:
"Мне тоже даром не прошла эта ночь..." - и открыла лицо. Эзель
содрогнулся:
"Прости меня..."
"Ты тоже прости..." - Она поцеловала его в лоб черными губами. Попроси он
в тот миг отпустить кого-то из Сервайра, отправить в опалу Ниссагля - сделала
бы, и не пожалела бы потом.
Но он только смотрел ей в лицо и молчал. Она снова надела маску, едва не
заплакав.
В Галерее Мечей целыми днями гремела сталь - окрепнув, Беатрикс
пристрастилась к фехтованию и рубке, теперь целыми днями дралась со свободными
от дозоров офицерами стражи - взмокшая, задыхающаяся, раззадоренная. Перед
схваткой она снимала маску, отшпиливала фермель от стянутого под горлом
ворота. Глаза у нее загорались, она молча и свирепо кидалась в атаку,
безжалостно загоняя противников в угол, но быстро теряла дыхание, и тогда
теснили ее. Она отбивалась до последнего, пока у нее не вышибали из руки
клинок, пока не приперли к обтертой многими спинами стене, пока не заставляли
сползать по ней вниз. Потом она, тяжело дыша, ложилась на застеленную
медвежьей шкурой широкую лавку и часами наблюдала за фехтующими.
Государственные дела за нее вершили Таббет и Ниссагль. А она смотрела на
сходящихся бойцов, слушая гулко разносящийся по галерее лязг и пряча зябнущие
руки в подол, - хмурая, со спадающими на плечи светлыми волосами, в сравнении
с холеным блеском которых еще отвратительнее выглядело осунувшееся,