Корабельников Олег - Встань И Лети (Воля Летать)
Олег Корабельников
Встань и лети
Боль приходила почти в одно и то же время - между десятью и двенадцатью
ночи. Медленно, как гул приближающегося самолета, накатывала из глубины,
охватывала голову, и тогда приходилось зарываться лицом в подушку,
стискивать зубами краешек материи и отдаваться боли, потому что лекарства
давно не помогали и бороться с ней казалось таким же бесполезным делом,
как останавливать руками ревущий пропеллер. И Николай не противился боли,
смиряясь с неизбежным, он терпеливо дожидался окончания приступа и не
позволял себе только одного - закричать или застонать, даже если и не было
никого рядом. Боль появилась впервые почти год назад, сначала слабая и
нечастая, боящаяся анальгина, и Николай не слишком-то обращал на нее
внимания, объяснял ее усталостью, бессонницей и прочими простыми
причинами.
В последнюю ночь, проведенную дома, измученный только что ушедшим
приступом, он засыпал тяжело и мучительно. Боль, наполнявшая его, оставила
пустоту, чуть ли не физическую, словно бы в голове образовалась полость.
Ощущение было настолько навязчивым, что он не удержался и потрогал голову,
будто убеждаясь в ее целостности. Что-то перемещалось внутри, сжималось и
разжималось, закручивалось в спираль, безболезненно, но все-таки ощутимо,
и Николай так и заснул...
Пискнуло радио на кухне, и он поднес руку к глазам, чтобы сверить
время. Часы бессовестно отставали. Он подвел их, нехотя встал,
невыспавшийся и раздраженный. Сегодня он должен ехать в больницу, чтобы
решить наконец, что же делать ему со своей больной головой, и довериться
умным врачам, как прежде он доверялся боли.
Жил он один, в однокомнатной квартире, заставленной мольбертами,
неоконченными холстами, книгами. В комнате стоял запах льняного масла,
скипидара, фисташкового лака, и когда Дина навещала его, то первым делом
открывала пошире окна, чтобы выветрить привычные запахи и оставить хоть
немного места для своих духов.
Пришла она и сегодня, шумная, веселая, перепачкала ему щеки губной
помадой, распахнула окно, смахнула со стула этюдник, уселась по-хозяйски.
Она всегда приходила без приглашения, и ему даже нравилось это. Каждое
ее появление было сюрпризом и оттого немного праздничным. Познакомился он
с ней давно, предложил позировать ему, она согласилась, но никогда не
приходила в назначенные часы, а всегда с опозданием, когда на час, когда и
на день. Могла прийти она и ночью, как ни в чем не бывало разбудить его и,
усевшись на стуле, сказать: "Ну, давай пиши". Сначала он пытался приручить
ее, но ни ласка, ни окрики, ни подарки не привели ни к чему, и он смирился
с ее вольным характером и даже полюбил его. Единственное, что не умела
делать Дина - это надоедать, а он сам жил безо всякого режима, то ударяясь
в работу, то валяясь целыми днями в хандре на диване, когда не писалось, и
такая подруга в общем-то его устраивала.
Вот и сейчас его не было дома почти месяц, он ездил в Саяны, писал
этюды, домой вернулся усталый, измученный головой болью, и Дина, словно
зная о его приезде, пришла на другое же утро.
- Я по тебе страшно соскучилась, - сказала она. - Давай пойдем
куда-нибудь вечером.
- Да я бы пошел, - сказал он, - но у меня направление в больницу на
сегодня.
- Разве ты умеешь болеть? Удивительно! Надеюсь, что насморк?
- Что-то вроде этого... Взгляни лучше на этюды. Это Ка-Хем... Так,
голова побаливает.
- Пачкотня, - одобрительно сказала она, повертев картонки в руках. - А
почему же из-за головной боли тебя направляю