Коржавин Наум - По Ком Звонит Колокол
Наум Коржавин
ПО КОМ ЗВОНИТ КОЛОКОЛ
Поэма
Эрнесту Хемингуэю
Когда устаю, - начинаю жалеть я
О том, что рожден и живу в лихолетье,
Что годы растрачены на постиженье
Того, что должно быть понятно с рожденья.
А если б со мной не случилось такое,
Я смог бы, наверно, постигнуть другое, -
Что более вечно и более ценно,
Что скрыто от глаз, но всегда несомненно.
Ну, если б хоть разумом Бог бы обидел,
Хоть впрямь ничего б я не слышал, не видел,
Тогда б... Что ж, обидно, да спросу-то нету...
Но в том-то и дело, что было не это.
Что разума было не так уж и мало,
Что слуха хватало и зренья хватало,
Но просто не верило слуху и зренью
И собственным мыслям мое поколенье.
Не слух и не зрение - с самого детства
Нам вера, как знанье, досталась в наследство, -
Высокая вера в иные начала...
О, как неохотно она умирала!
Мы знали: до нас так мечтали другие,
Но всё нам казалось, что мы - не такие,
Что мы не подвластны ни року, ни быту,
Что тайные карты нам веком открыты.
Когда-нибудь вспомнят без всякой печали
О людях, которые меры не знали.
Как жили они и как их удивляло,
Когда эта мера себя проявляла.
И вы меня нынче поймете едва ли,
Но я б рассмеялся, когда б мне сказали,
Что нечто помимо есть важное в мире,
Что жизнь - это глубже, страшнее и шире.
Уходит со сцены мое поколенье
С тоскою - расплатой за те озаренья.
Нам многое ясное не было видно,
Но мне почему-то за это не стыдно.
Мы видели мало, но значит - немало,
Каким нам туманом глаза застилало,
С чего начиналось, чем бредило детство,
Какие мы сны получили в наследство!
Летели тачанки, и кони храпели,
И гордые песни казнимые пели,
Хоть было обидно стоять, умирая,
У самого входа, в преддверии рая.
Еще бы немного напора такого -
И снято проклятие с рода людского.
Последняя буря, последняя свалка -
И в ней ни врага и ни друга не жалко.
Да! В этом, пожалуй что, мудрости нету,
Но что же нам делать? Нам верилось в это!
Мы были потом. Но мы к тем приобщались,
Нам нравилось - жить, о себе не печалясь.
И так, о себе не печалясь, мы жили.
Нам некогда было - мы к цели спешили.
Построили много и всё претерпели,
И всё ж ни на шаг не приблизились к цели.
А нас всё учили. Всё били и били!
А мы все глупили, хоть умными были.
И всё понимали. И не понимали.
И логику чувства собой подминали...
Мы были разбиты. В Москве и в Мадриде.
Но я благодарен печальной Планиде,
За то, что мы так, а не иначе жили,
На чем-то сгорели, зачем-то дружили.
На жизнь надвигается юность иная,
Особых надежд ни на что не питая.
Она по наследству не веру, не силу -
Усталое знанье от нас получила.
От наших пиров ей досталось похмелье.
Она не прельстится немыслимой целью,
И ей ничего теперь больше не надо -
Ни нашего рая, ни нашего ада.
Разомкнутый круг замыкается снова
В проклятие древнее рода людского!
А впрочем, негладко, непросто, но вроде
Года в колею понемножечку входят, -
И люди трезвеют и всё понимают,
И логика место свое занимает,
Но с юных годов соглашаются дети,
Что зло и добро равноправны на свете.
И так повторяют бестрепетно это,
Что кажется, нас на земле уже нету.
Но мы - существуем! Но мы - существуем!
Подчас подыхаем, подчас торжествуем.
Мы - опыт столетий, их горечь, их гуща.
И нас не растопчешь - мы жизни присущи.
Мы брошены в годы, как вечная сила,
Чтоб злу на планете препятствие было!
Препятствие в том нетерпеньи и страсти,
В той тяге к добру, что приводит к несчастью.
Нас всё обмануло: и средства, и цели,
Но правда всё то, что мы сер